Y.N. Zassoursky online

Когда отмечался юбилей, 250 лет Московского университета, в историческом музее была сделана выставка. И там были выставлены некоторые личные дела тех, кто учился в университете. И там меня привлекло личное дело Ивана Сергеевича Тургенева. Дело в том, что там было выставлено его заявление о поступлении в университет. И меня поразило то, что он поступил в университет в том же возрасте, когда и я. Он написал заявление: «Я прошу принять меня в университет». Он учился еще в каком-то при университете учебном центре. Но он поступил, его приняли. Резолюция ректора: «Принять». Так что были и другие хорошие люди, которые в этом возрасте поступали не в ин.яз, а в Московский университет. И его собственной рукой написано это заявление. Я тоже свое заявление писал сам. Мой папа, когда нужно было сдавать экстерном экзамены, пошел со мной в гороно, а оно помещалось на улице Станкевича, теперь она как-то иначе называется. А так я всюду сам ходил, и к Чемоданову пускали. В школы, когда нужно было на аттестат зрелости ходить, ходила со мной мама. Никого она не могла уговорить, пока в гороно не сказали, что надо идти к Ивану Кузьмичу, потому что он все разрешает. Ну, вот, а здесь папа пришел со мной, ему разрешили. Должен сказать, что никаких разрешений от начальства у меня не просили. «Пускай, коли хочет, сдает». Довольно просто было, как мне кажется. Наверное, бюрократия еще не была развита, еще имперская сторона нашей действительности не получила такого развития. Этого еще не было. Поэтому взял, написал, пришел в школу, и тогда пустили, сдал экзамены. Все! Не помню уже, как я сдал экзамены точно все, но не на «отлично» я их сдал. У меня «отлично» было только по одному курсу: по химии. И, может быть, по астрономии. Я никогда на светила не смотрел, хотя мне это было интересно. А химия… , я даже опытов никаких не делал. Нет, в седьмом классе в школе какие-то опыты смешные были. Но химия – это очень такая логическая наука, особенно органическая химия. Там все вычисляется. Я сдал химию на «отлично».

Я начал ходить на лекции в 14 лет – очень интересно было. Лекции читали разные. Например, был один интересный очень предмет. «История ВКПБ» – он так назывался, потому что там рассказывались всякие вещи про историю партии. Сейчас об этом никто не знает. А все-таки эти факты помогают понять, что происходило в России. Хотя там, конечно, была особенная версия, в духе киргизского эпоса. Был Великий Ленин, только лошадей и шайтанов там не было никаких. Но были документы всякие – интересно было. Потом, хороший очень был курс по политэкономии. У нас читал этот курс прекрасный человек, он, по-моему, не защитил диссертацию, но был доцентом, Сигизмунд Соломонович Полянский. Он рассказывал нам интереснейшие вещи по политэкономии. И у него трактовка коллективизации была совершенно нетрадиционная. Он говорил: «Чем плохи были кулаки, чем они не нравились советской власти? - очень честные люди. Он, – говорит, – удушится, не отдаст своего другому человеку, но и чужого никогда не возьмет.» И в этом, в известном смысле, честность настоящего предпринимателя. Он вот это нам рассказывал, очень интересно, я считаю, было. И я очень ему благодарен, потому что он помог во многом мне тоже вещи всякие понять не так, как все их представляли. Ну, вот он, Полянский, был интересный. И замечательные у нас читали лекции по зарубежной литературе. Читал как раз эти лекции замечательнейший человек Юрий Иванович Данилин, профессор и доктор наук, специалист по французской литературе. И такой эпикуреец, ходил с тростью. Такой француз появился здесь, в ин.язе. И он великолепно рассказывал нам об античной литературе. Он, конечно, всех: и Гомера, и поэтов, и драматургов нам читал. Очень хороший чтец был, и это впечатляло. И он не занимался только теорией литературы, он просто рассказывал, как греки воспринимали мир. И это было замечательно. Я очень люблю с тех пор греческую литературу и всегда, когда оказываюсь в местах, где есть какие-то остатки греческой культуры, стремлюсь их посмотреть. Например, мы были со Светланой Александровной в Италии. И там мы были в городе Сиракузы, которые были греческой колонией на Сицилии. Там амфитеатр был, и в этом амфитеатре я смотрел спектакль. Это была «Медея», очень интересно было смотреть, потому что представление было слышно и видно очень хорошо. Амфитеатр старый, но построен так, что, кажется, будто он вырыт в земле, как углубление. Большой такой амфитеатр. И там есть еще место, по-моему, Таура Мина называется, на Сицилии тоже, где есть тоже амфитеатр. Греки… интересные и великолепные греки. Аристофан, я очень люблю Аристофана читать, поэты там тоже были прекрасные. И Полянский читал нам всех этих греков и при этом размахивал руками, показывал, какие они были там все. Это было грандиозно. И, главное, читал так Юрий Иванович, что представлял себе, как это интересно. И нам всем нравилось очень его слушать. Потом он перешел и к Риму. Рим он меньше почитал, чем Грецию. Там был Плавт, он Плавта рассказывал, про «Энеиду» Вергилия. Тоже было интересно, но, с точки зрения литературы чистой, мне кажется, греческая интересней римской. А римская, может, более поздняя интересна. Апулей, конечно, но это уже больше сатира, сатирический такой налет. И он все это нам рассказывал, и, конечно, Апулей был у него представлен. Юрий Иванович нам рассказывал и про Эпикура, и это тоже очень интересно было.
В результате я получил очень хорошее представление об античной литературе, а главное, уважение к грекам и римлянам. Он нам все это рассказывал, и я с удовольствием все это читал и слушал его. И он действительно вот это детство человечества представлял прекрасно. И Гомера он нам читал. Ну, Гомера я знал еще раньше, Гомера я  читал в Барнауле. Там была библиотека у нас в школе, и в этой библиотеке был Гомер. И, соответственно, это было хорошо.
А затем, во втором семестре он читал нам не менее увлекательно средние века и Возрождение. Это рыцарская поэзия, потом эпос, нибелунги и все прочее. Прекрасно было, и это впечатление, мне кажется, осталось до сих пор. Тогда я был совсем маленький, по существу, мне исполнилось только четырнадцать лет. И я с удовольствием это все слушал.

В 41-м году, когда война началась, мы оказались в эвакуации в Барнауле вместе с моей преподавательницей английского языка. Любовь Александровна  меня там учила. И когда мы в 43 году вернулись в Москву, она говорит: «Надо продолжать, чего вам сидеть в школе, идите в ин.яз и учите там английский». Время было военное, но в 13 лет бежать на фронт, все равно было мало смысла. Что-то еще надо было делать, как-то проявить рвение, поддержать усилия военные. И я решил сэкономить государственные деньги и закончить школу экстерном. Ну, и почему бы мне, действительно, английский не учить – я последовал совету и пошел в ин.яз. Занимался сначала на подготовительных курсах. По русскому языку и литературе у нас был прекрасный лектор, очень хороший человек. Потом я слушал историю, все курсы. И это тоже было очень хорошо. И в 44-м году я сдал вступительные экзамены. Написал сочинение (что-то связанное с войной – в то время темы были исключительно патриотические), сдал английский, историю и, по-моему, географию – четыре предмета. Получил четыре отличных оценки и проходил тогда по всем конкурсам. Я пришел и сказал: «Зачисляйте меня», мне сказали: «Вы не имеете документа. Нельзя». Но мне было только 13 лет и, кроме того, у меня не было аттестата. В 43-м я окончил седьмой класс. И мне нужно было сдать экзамены еще за три года. Тогда министерств не было, и я пошел в Комитет по делам высшей школы, которым руководил Кафтанов – очень талантливый, толковый, порядочный человек. Все ругают советских деятелей, но он, вроде как, был очень порядочным. И вот он меня направил к начальнику отдела университетов, поскольку ин.яз относился к этому отделу. А начальником отдела был Николай Сергеевич Чемоданов – профессор, который сам работал в Московском университете. Он рассмотрел мое заявление и на нем написал: «Разрешить заниматься и решить вопрос о зачислении после получения аттестата зрелости». С тех пор я знаю, что не надо сразу прогонять людей, которые обращаются с просьбами какими-то невероятными и глупыми: зачисли его, хотя и аттестата нет, но он экзамены сдал. Николай Сергеевич мне тогда показал пример, как можно эти вещи решать и я ему за это благодарен, очень хороший человек. Он написал резолюцию, принес ее в ин.яз. Там был директор, другой замечательный человек, Иван Афанасьевич Жёлдок. Большой сердцеед, и у него была масса поклонниц, собственно, весь ин.яз был в его распоряжении, а там были одни девочки. Вот и этот Жёлдок был там, и он сказал: «Хорошо. Пусть учится», – и разрешил мне посещать занятия и сдавать экзамены.

Теперь нужно было получить аттестат зрелости. Тогда было два варианта: или школа рабочей молодежи, или вечерний экстернат. Я пошел в экстернат в Дегтярном переулке – это, если идти по улице Горького, недалеко от того места, где находится гостиница «Минск». Школа эта цела, там, по-моему, кто-то что-то снимает в этой школе. Это была очень хорошая школа, мы там учились, и я сдал там экзамены за восьмой и девятый классы. Но тогда были введены аттестаты зрелости впервые – в Советском Союзе проходила реформа образования. Она у нас всегда проходит, и в этот раз она проходила. Сейчас, вот, реформа с одиннадцатого класса, дети с пяти лет должны в школу идти – ну, что-то вроде этого. А тогда ввели просто экзамен на аттестат зрелости, который нужно было всем сдавать. И я должен был его сдать, перейти из класса в класс тогда было недостаточно. Мы с мамой ходили в разные школы, и нам везде отказывали. Они говорили: «Не надо нам этих ребят странных, которые хотят сдавать экстерном». И только, вот, был такой директор 110-й школы Новиков. Он разрешил мне сдавать экзамены на аттестат зрелости. 110-я школа находилась в Хлебном переулке, там что-то размещается сейчас, какая-то школа. Иван Кузьмич его звали, очень хороший человек. Это был, считай, легендарный директор, у него учились все лучшие люди Москвы. Так вот, он разрешил мне тогда сдавать экзамены. Сами понимаете, сдать экзамены за три года очень непросто, и я сдавал тем не менее. И вот самый трагический момент был в день, когда как раз наши войска начали войну против Японии. В этот день я сдавал историю, всеобщую историю. Тем не менее, я ее сдал. Там нужно было сдать историю СССР отдельно и всеобщую историю. И я обе сдавал. И самое было ужасное, что у меня зуб разболелся. Тем не менее, я пошел сдавать, у меня раздулась щека. Давно этого зуба уже у меня нет, поэтому щека не раздувается. Без зубов жить легче, чем с зубами. И все в порядке. И вот, я все это сдал. Значит, английский, я сдал, и мне поставили «пятерку», но очень придирались. А ведь я к тому времени уже сдал сессию за первый курс института иностранных языков и, тем не менее, все равно придирались. Так что на втором курсе я оказался в 45, мне было 15 лет и стал настоящим студентом.

В Париже мы обсуждали проблемы журналистского образования. Это было 11, 12 и 13 июня. На конференции мы обсуждали проблемы перехода на двухступенчатую систему высшего образования и, соответственно, введения степени бакалавра, магистра. В контексте обучения журналистскому мастерству обсуждение было особенно интересным. Нужны ли бакалавры в журналистике – спорный вопрос. Эта профессия требует широкого образования, и, возможно, обладать степенью бакалавра – это мало для журналиста. Магистр – хороший уровень образования, но исследовательская работа в значительной степени отклоняет от творчества. Поэтому лучше всего для нас существующая модель “специалиста”, который занимается творчеством и, в меру, исследованиями. Научная работа не заменяет творческую. Можно быть хорошим исследователем и хорошим журналистом, но можно быть хорошим исследователем и плохим журналистом. Можно быть плохим исследователем и хорошим журналистом, но нам нужен именно журналист. Кроме того, подобная система несколько иначе ориентирует студента. То есть он должен обязательно писать кандидатскую диссертацию, докторскую и учиться придется не пять, а шесть лет.

Вообще, это общая для всех вузов система, которую хотят ввести и в России. Система эта очень спорная. Допустим, учитель в школе будет бакалавром – это смешно: человек будет учить, сам не будучи обученным. Так что прежде, чем вводить у нас западные стандарты, что называется «с плеча», многое нужно дорабатывать. И погоня за красивыми названиями здесь не совсем оправдана. Конечно, в Европе хотят создать единое образовательное пространство. Чтобы все имели примерно похожие дипломы, чтобы журналистов Италии и Литве готовили примерно одинаково и чтобы постепенно стирались национальные особенности. Ну и поскольку там люди легко могут передвигаться по странам Евросоюза – это стремление в какой-то мере оправдано. Хотя, конечно, для журналиста всегда важно то знать родной язык и уметь говорить так, чтобы это было понятно и приятно читателям, жителям его страны. Даже русский и украинский журналисты при всей их близости думают и читают по-разному. В Европе важно, чтобы была мобильность рабочей силы и человек, окончивший в Португалии мог работать в Польше. И там такие возможности, наверное, будут. Нам это не очень нужно, так как русский журналист скорее будет работать на русском языке. Я думаю, что для нас введение подобных стандартов неразумно. Большинство россиян учится в России, а новая система помогает тем, кто хочет уехать. Так что новые стандарты будут способствовать утечке мозгов, особенно в тех сферах где в ВУЗах нет современной техники. В Москве сейчас очень высокая техника, но для России – это скорее исключение. Я это мнение в Париже высказал, вернулся, и вскоре отправился на конгресс по журналистскому образованию, который проходил в Сингапуре. Наша замечательная преподавательница Марья Михайловна Лукина сделала доклад о том, как внедряется цифровая технология в сфере информации и как этому можно и нужно учить. Ее выступление имело большой успех. Западные представители с интересом слушали этот доклад и, надо сказать, у них подобных докладов не было. Ведь газеты и их Интернет – версии сейчас не дублируют друг-друга и читатели у них разные. Как вести это дуалистичное издание – это интересный вопрос и у нас уже есть соответствующие разработки.Когда мы летели обратно – самолет сел в Дубаи, и мы вышли на территорию аэропорта. Я как положено выложил телефон и ключи в ящик и там их и оставил. Вспомнил уже в самолете. Позвонил на свой телефон. Подошла сотрудница аэропорта и обещала мне все это принести, но времени не было, и я у летел без ключей и без телефона. И только пустя неделю мне доставили этот телефон. Так что все это время я жил без своего телефона, Его никто не знал, и некотоое время я наслаждался тишиной и спокойствием.

Факультет журналистики был создан после окончания Великой Отечественной войны. С фронта демобилизовались молодые люди и поступили на тогда ещё отделение журналистики филологического факультета. Занятия начались первого сентября 1947 года. Почти все студенты — мальчики в шинелях. Они только что отвоевали. Некоторые из них прошли войну от Москвы до Берлина и потом до Порт-Артура. Среди них, кстати, наш профессор, заведующий кафедрой истории российской журналистики Иван Васильевич Кузнецов.
Это был удачный набор. Пришли очень интересные люди: Алексей Иванович Aджубей, Борис Иванович Есин, Виктория Васильевна Учёнова. Из них вышли талантливые журналисты.
Например, Алексей Иванович Аджубей. Он совершил переворот, революцию в журналистике, сделав «Известия» вечерней информационной газетой. Это был очень серьёзный шаг: отказ от штампов, стереотипов, переход к живой и активной журналистике.
Ребята были очень интересные. Сейчас немногие из них остались в живых. Жива жена Алексея Ивановича, дочь Никиты Сергеевича Хрущёва Рада Никитична Аджубей. Хорошая студентка, прекрасная журналистка. Она была заместителем главного редактора журнала «Наука и жизнь» — одного из лучших журналов в Советском Союзе.
… В 1947 году к нам из Полиграфического института перевели редакционно-издательский факультет. А 7 июня 1952 года Иосиф Виссарионович Сталин, который был тогда председателем Совета министров, подписал постановление о создании факультета журналистики Московского Университета.
Первым деканом нашего факультета стал известный журналист, заместитель главного редактора «Известий» Евгений Лазаревич Худяков. Он основал наш факультет и многое сделал для его развития, несмотря на сложности той поры. Умер Сталин, началась эпоха «десталинизации», в которую, собственно, факультет и развивался.
В 1965 году, после смерти Евгений Лазаревича, деканом избрали меня.
У нас не было никакой техники. И денег на неё тоже. Не было даже своей пишущей машинки. Одну, правда, всё-таки удалось получить, хоть и с большим трудом. А располагались мы на четвёртом этаже здания напротив, на Большой Никитской, тогда она называлась улицей Герцена, на самом верху.
Там, постепенно, наш факультет приобрёл современные черты. Сначала было всего два отделения: газетное и редакционно-издательское. Потом появилась кафедра телевидения и радиовещания. Сегодня кафедр уже тринадцать. Мы выпустили более 22000 журналистов.
В нынешнее здание мы переехали в 1978 году. Тогда построили первый гуманитарный корпус на Воробьёвых горах и все факультеты делили оставшееся имущество. Сюда ехать не хотел никто. Ни историки, ни филологи, ни экономисты, которые здесь были. А я решил: что останется, туда и заселимся. Так мы здесь и оказались. Прекрасное здание в прекрасном месте, самое замечательное здание из тех, что остались у университета. Я доволен, что мы сделали правильный выбор. Не всегда нужно гнаться за модой и теми, кто пытается новое ухватить.