Y.N. Zassoursky online

Из ин.яза посылали в 46-м году, в 45-м году людей в Америку на стажировку. И была одна преподавательница у нас такая, Персшвейн у нее  фамилия была. И она сказала: «Ну, Ясен Николаевич, вы поедете. Будете выступать в Гайд парке». В Гайд парке я не выступал, но лекции читал в Англии довольно скоро после этого. Но отношения тогда испортились, мир пошел по другому пути, было много возможностей этого не делать. Мы не могли найти людей, которые способны были проводить такую внешнюю политику, которая учитывала бы интересы России прежде всего, но не обязательно делала бы нас врагами всего человечества и мира. Конечно, американцы пытались использовать преимущество, связанное с атомной бомбой, но все-таки они не бросили атомную бомбу в самый такой тяжелый момент для них, когда в Корее была война. И там наши войска помогали корейцам северным. Я об этом узнал совершенно неожиданно от родственников, к нам приехал вдруг человек, папин родственник, который считался пропавшим без вести. Вдруг он объявился по пути из Индокитая в Пензу. Он говорил, что воевал танкистом в Индокитае. Или из Кореи он направлялся в Индокитай… И я тогда узнал, что наши войска тогда в Корее воевали, и вот тогда пошли эти анекдоты. Наших наземных войск тогда не было, только летчики. И тогда они говорили, что китайский летчик Лисицын сбил самолет американский. Обязательно это было делать или нет, трудно сказать. Но тем не менее, уже тогда фактически шаги с нашей стороны были. Нужно для этого работать в архивах спокойно, без большой идеалогизации, не принимая ничью сторону, просто смотреть, как реально все выглядело. Трудно отвлечься от реальности…

В библиотеке иностранной литературы можно было читать разные журналы английские, американские. Мне папа приносил журналы технические и популярные журналы о науке и о технике. Я их читал. А в библиотеке можно было читать такие журналы обычные.  “Time», и «American», по-моему, был такой еженедельник.И соответственно эта библиотека размещалась на Лопухинском переулке. Там я проводил основное время, читая книги на английском языке. Это тоже было большое удовольствие читать английских писателей на английском языке. И нас еще заставляли разбирать стилистику текстов.

С однокурсниками, несмотря на разницу в возрасте (не первом курсе мне было 14) все складывалось замечательно. У нас были прекрасные девочки, замечательные девочки! Сейчас этим девочкам по восемьдесят лет и больше. Они были 27-го года. И были у нас два мальчика. Один был Шефтель – очень талантливый парень, но он был в себе немножко. Тоже участвовал на войне, там контужен был. И другой мальчик был очень хороший человек, Аврам Хасин. Он был шахматист. Мы с ним в основном были, потому что этот Шефтель на занятия не ходил, а Хасин ходил – он хотел английский выучить. У него не было двух ног, он на фронте под Сталинградом потерял эти обе ноги. Мина разорвалась, и он остался без ног. Но он замечательный человек, он шахматист прекрасный, он был мастером спорта по шахматам, и стал гроссмейстером по переписке. Он и сейчас жив, я с ним иногда перезваниваюсь. Он очень приятный и талантливый был человек. Вот он меня ввел в мир шахматистов, но не увлек меня шахматами. Я тогда в шахматы играл по-детски. Детский мат, поставить, а скорей – пропустить. Еще с нами учились женщины очень солидные. Вот мне недавно звонила Вита Мащенко (?), она вышла замуж за Юрия Фокина, который тогда был журналистом. Он окончил к этому времени Институт международных отношений. И он стал радиожурналистом. И я с ней поддерживаю отношения давно. Она была в соседней группе, я был в шестой, она была в седьмой. У него нога была повреждена после войны, но он прославился очень сильно. Он был репортером у нас и рассказывал о демонстрациях на красной площади вместе с Летуновым, такой еще был журналист. И он же вел первые репортажи о космонавтах. Когда прилетели космонавты, мы слышали о них голосом Фокина, потому что телевидение тогда было не таким уж сильным. Но он и по телевидению выступал, вел первую эстафету новостей. И вот у меня были хорошие люди на курсе, симпатичные и веселые. Девочки были очень хорошие, учили английский язык, хотели все поехать в Америку, в Англию. У нас вначале, когда мы учились, отношения с Америкой и с Англией были довольно теплые.

Я занимался, конечно, общественной работой, был комсомольцем и был в Комитете комсомола. И со мной произошли такие события. Когда я заканчивал уже ин.яз, это было, наверное, году в 46-м или в 47-м, то меня рекомендовали в партию, из комсомола рекомендацию написали в партию. Я прошел партком университета, райком комсомола, получил там рекомендации, пришел в райком партии, меня вызвали на бюро райкома. И там секретарь райкома Екатерина Алексеевна Фурцева на меня посмотрела и сказала: «Молод еще – пусть побудет в комсомоле».

Когда я оканчивал ин.яз, мне нужно было искать работу, но я хотел поступить в аспирантуру. И поступил в две сразу: в университете и в ин.язе. Но, поскольку нельзя было в двух состоять, я постепенно оттуда ушел. А здесь я уже стал заниматься. У нас были семинары, все прочее. Но тут меня, когда я еще учился в ин.язе, вызвали в ЦК КПСС, туда в ЦК ВКПБ, на собеседование, я был беспартийный – Фурцева меня в партию не приняла. И соответственно, я заполнил анкету, они со мной беседовали. И они сказали: «Мы с вами еще поговорим, вам скажем», – имея ввиду, что они меня хотят взять на работу в ЦК КПСС. Мне тогда еще не было восемнадцати лет, в 48-м году. И я спокойно учусь, и вдруг мне звонят из ЦК КПСС. Дома тогда телефона не было, звонят в отдел кадров и говорят: «Пусть позвонит нам». Я им звоню, они мне говорят: «Все. Выходите на работу в ЦК КПСС». Я им говорю: «Вы знаете, я учусь в аспирантуре. Как мне тут быть? Я не могу в двух местах быть». А они: «Ну, вы поговорите там у себя, в университете». Я не помню человека, который это говорил. Но я пошел к заместителю декана по научной работе. На филологическом факультете был такой профессор Геннадий Николаевич Поспелов. У него есть книга по теории литературы. И он считался у нас крупнейшим специалистом по теории литературы. Я пришел к нему и говорю: «Геннадий Николаевич, мне звонили из ЦК КПСС и говорят, что нужно выходить туда на работу. Что мне делать?» Он: «Как, что делать! Учиться здесь, и все». «А что там сказать?» «Вы скажите там, что надо учиться вам». Я им сказал в ЦК КПСС, что я не могу работать там, потому что я занимаюсь более важным делом – учебой. Мне замдекана сказал, что нужно учиться. Страшнее зверя, чем замдекан по научной работе, не было, и это вот большое начальство приказало. Но и мне не хотелось туда идти, мне хотелось спокойной жизни, спокойно заниматься. А я к тому времени уже начал ходить в библиотеку, и это было большое удовольствие. Я никогда не собирался в ЦК КПСС. Таких прямых предложений не было, а сам я никогда туда не собирался. И я не знаю, много ли людей отказались от работы в ЦК КПСС, но я точно отказался. Меня эта работа не привлекала, я не амбициозный человек, и руководящие должности меня не привлекали. Хотя если б я туда пошел, то, конечно, моя жизнь была бы совершенно другой, и этого, слава Богу, не произошло. 

На первом курсе был у нас еще один любопытный профессор Звавич. Он читал нам историю Англии. Поскольку я учился на английском факультете, нам читали специально историю Англии. Очень интересная была древняя история Англии, когда были всякие саксы, завоевания. И все это было любопытно. А потом Звавич нам читал современную историю Англии. И рассказывал о том, что закончилась война: «Ну, ребята, радуйтесь, теперь война закончилась. У нас все будет хорошо. Будут рубашки, костюмы – все нам будут продавать наши союзники». Считали, что после окончания войны, поскольку мы были в союзе, и все будет иначе выглядеть. У нас будет торговля, и не будет такой изоляции. Об этом вообще мало говорили, но фактически это было дело такое. Поскольку перед этим, во время войны, карточки были, и продукты, которые мы получали, в основном были нероссийского происхождения. Мы ели в Москве, продукт российского происхождения, который назывался какавелла. Это масса шоколадная, такой полуфабрикат. Видимо, то, что не шло на конфеты и на шоколад, они продавали в стаканах, на вес. А все остальное было иностранного производства. Любимый продукт был сгущенное молоко из Америки. Я вот эти все штаты американские запомнил по тому, откуда приходили вот эти продукты. Вот это молоко было из штата Висконсин. Потом я, кстати, там был. Еще один продукт знаменитый  – тушенка свиная. А свиная тушенка была из Чикаго. А потом была еще из Уругвая. А тушенка была почему-то развешена по-разному. Тушенка из Америки была в большой банке, сейчас в таких продают компот из груш. А тушенка очень хорошая была там, она залита была, правда, сверху салом. Но все было хорошо, и мы ели в основном продукты нероссийского производства. Но я в Чикаго на бойнях не был, а вот в Висконсине был. Действительно, знамениты эти места тем, что там много скота. И самое забавное, что этот скот требовал подготовки специалистов, которые могли со скотом управляться. Это были такие «cow colleges» по-английски – «коровьи колледжи», где готовили агрономов и специалистов по коровьему делу. Я был в университете штата Висконсин в городе Мэдисон. И он вырос из такого «кау-колледжа». В Америке все университеты имеют три происхождения основные. Первые – это старые университеты, которые созданы были на базе школ церковных, как Гарвард или Принстон. Там изучали древнегреческий, латынь, чтобы читать и понимать библию на разных языках. И там создавали из этих школ самые знаменитые университеты. А другой тип – это как раз вот эти колледжи «коровьи», как у нас называется техникум сельскохозяйственный. Из них выросли сельскохозяйственные вот эти институты, а их уже преобразовывали в университеты. Затем, были на юге военные училища, из них выросли южные университеты. Тогда я, конечно, всего этого не знал. Нам потом уже читали историю Америки, тоже было достаточно интересно. И вообще было учиться очень интересно. Кроме того, английский язык мы сам учили замечательно, поскольку там читали не только фонетику, грамматику. У нас преподавали иностранцы. У нас была другая система изучения языка английского: у нас были русские преподаватели, которые учили фонетике и самым первым шагам, потом были иностранцы, которые учили разговорной практике. Они с нами разговаривали по-английски, и потом мы должны были делать доклады, чтобы мы могли беседовать на английском языке. И это было тоже полезно. Очень интересные были курсы по истории английского языка, «Язык Шекспира», например. Очень интересные с точки зрения развития английского языка, потому что в английском языке ведь очень много странностей. И мы того же Шекспира, например, читали в оригинале. Что еще было интересно, мы изучали поэзию английскую, но мы изучали фигуры речи, разные там оксюмороны и прочее. Потому что у англичан риторика, искусство речи серьезно очень изучается. Поэтому учиться в ин.язе было мне достаточно интересно. Я очень любил английский язык и писал по английскому языку курсовые работы. И потом, когда я оканчивал, я даже написал две дипломных работы, обе на английском языке. По-моему, одна у меня сохранилась, может быть, где-то, это «Литературные взгляды Драйзера», сто страниц. А другая была «Синтаксические функции инфинитива в английском языке». Это замечательная такая история, потому что инфинитив как существительное может быть. To be or not to be. Он может быть и подлежащим, и сказуемым. И тогда я выяснил, что, скажем, в португальском и сербском языках инфинитив вообще склоняется. Это было очень интересно писать, конечно. Американская литература была особенно интересна, потому что у нас читал лекции американец русского происхождения Борис Васильевич Мендельсон, он родился в Екатеринославе, если вы знаете, Днепропетровск. И родители его в 16-м году во время войны увезли в Америку. И потом он вступил в коммунистическую партию Америки и вернулся в Советский Союз уже как американец. Его приняли в КПСС (или ВКПБ тогда), и он здесь работал на радио журналистом и нам читал лекции по американской литературе. Было два профессора, которые интересно читали. Он читал нам Твена и Уитмена, любил этих двух писателей. У него и по тому, и по другому есть книги. О Марке Твене, мне кажется, очень хорошая биография, ее переиздали. И по Уитмену тоже хорошая книга. Главное его достоинство было в том, что он понимал, что он читал. Многие, кто читает, не понимают тонкостей. А он все-таки вырос в Америке. И он мне привил такое вот уважение, любовь большую к американской литературе. И я писал и о Твене, и об Уитмене, и это до сих пор очень меня интересует. Но вот он читал с американским акцентом, а учили нас английскому, не американсктму. И английскую литературу у нас преподавала Валентина Васильевна Ивашова – такая убежденная и уверенная в своем понимании литературы женщина. У нее было несколько схем литературных, но она тоже очень интересно нам рассказывала. Все было замечательно, и в этом смысле ин.яз был вполне пристойным местом для обучения, и я с удовольствием там учился.

Американская литература была особенно интересна, потому что у нас читал лекции американец русского происхождения Борис Васильевич Мендельсон, он родился в Екатеринославе, если вы знаете, Днепропетровск. И родители его в 16-м году во время войны увезли в Америку. И потом он вступил в коммунистическую партию Америки и вернулся в Советский Союз уже как американец. Его приняли в КПСС (или ВКПБ тогда), и он здесь работал на радио журналистом и нам читал лекции по американской литературе. Было два профессора, которые интересно читали. Он читал нам Твена и Уитмена, любил этих двух писателей. У него и по тому, и по другому есть книги. О Марке Твене, мне кажется, очень хорошая биография, ее переиздали. И по Уитмену тоже хорошая книга. Главное его достоинство было в том, что он понимал, что он читал. Многие, кто читает, не понимают тонкостей. А он все-таки вырос в Америке. И он мне привил такое вот уважение, любовь большую к американской литературе. И я писал и о Твене, и об Уитмене, и это до сих пор очень меня интересует. Но вот он читал с американским акцентом, а учили нас английскому, не американсктму. И английскую литературу у нас преподавала Валентина Васильевна Ивашова – такая убежденная и уверенная в своем понимании литературы женщина. У нее было несколько схем литературных, но она тоже очень интересно нам рассказывала. Все было замечательно, и в этом смысле ин.яз был вполне пристойным местом для обучения, и я с удовольствием там учился.