Y.N. Zassoursky online

Папа ходил на работу, но очень заботился о том, чтобы я больше знал, больше читал: приносил книги. Мама больше занималась обучением, папа – просвещением. Мы ходили в выходные дни по Москве гулять. И в университет ходили в Зоологический музей, это один из первых музеев, которые я видел. Смотрели скелет мамонта. Там и сейчас надпись с ижицей, и с точкой пишется, и скелет мамонта стоит. По-моему, там был скелет кита. Это было очень интересно. Водил в Политехнический музей, чтобы я был просвещен насчет новых всяких изобретений. Покупали мне конструкторы, чтобы я сам что-то делал руками. Но я интересовался больше химией. И когда мне мама рассказала, как происходит смешение цветов, я смешивал желтый и синий, получалась зеленая краска, если не ошибаюсь. Вот папа всему этому меня обучал, и просвещал всячески. Но у папы было мало времени, чтобы все мне рассказать. Понимаете, я не все мог знать о нем, потому что мы часто жили на даче.
Первая дача, которую мы снимали, была в Ликино. Там произошло событие тяжелое: в окно на террасе влетела, шаровая молния. Она пролетела, задела вилку, вилка искривилась и молния вылетела. Как пчела, летает, огненный шар. И это очень сильное на меня произвело впечатление. Ну, там был завод еще, по-моему, изготовляли игрушки деревянные. Потом мы жили на даче в других местах. Ну, такая первая запомнившаяся мне дача была в здравнице, в деревне Верхушково. Там мы снимали дачу. И оттуда мы ходили купаться как раз через железную дорогу в Рожновку на пруды. И мы с мамой купались на прудах. А папа специально изготовлял квас: клал в бутылку, настаивал сухари, и в эту воду, настоянную на сухарях, клал дрожжи. И получался квас. Я, может, не все запомнил, но квас он делал. А так он был дачный муж и дачный отец, он привозил нам еду на дачу, потому что там, на месте, не было особых условий. А потом в 37-м году мы сняли дачу около Внуково, рядом с деревней Расторгуево, не помню точно. Но это место там существует и сейчас. Речка там была, Ликовка ее называли. И сейчас, если ехать через Новопеределкино во Внуково, там есть пригорок, спускается он к реке. Вот там, около этого места тогда мы жили, аэродрома Внуково тогда не было еще, а только стали строить три вот эти вот башни. А тогда там было прекрасное место, зелень была. И мы на поезде во Внуково ездили, электрички тогда не было, ездили на поезде с паровозом. И сорок минут надо было идти лесом до нашей деревни. Для нас очень большое развлечение было ходить за хлебом и арбузом в сельмаги. Мне тогда еще не исполнилось восемь, и я как раз должен был пойти в школу. Родители ко мне хорошо относились, папа тогда работал, по-моему, в ЦНИИПСе еще. И все было очень хорошо в этом смысле, и там было очень хорошее место во Внуково, мне понравилось.
Потом папа с мамой долго обсуждали проблему, которую всегда любят люди обсуждать, насчет квартиры. И мама сетовала, что не дают папе квартиру. Он работал в ЦНИИПСе, научным сотрудникам таким полагалось тогда. И он перешел на другую работу, о чем он и сожалел, но не уверен в этом. Поступил на работу в Наркомтяжпром, это было министерство. Наркоматами называли министерства тогда. Этот Наркомтяжпром занимался и строительством. Папа там занимался стройматериалами, был главным инженером управления стройматериалами, такой был главк, как тогда называли. И вот он ездил по заводам, которые делали рубероид, толь. Был на Филях, там был завод большой толевый. Там был большой пожар ужасный такой.
У папы была машина МК, но на этой машине он нас возил редко. Как только он перешел в наркомат, так наше общение с ним сократилось, потому что он работал всегда до поздней ночи. Мне тогда было восемь, и потом он дальше все время работал. Он стал ездить по заводам и там заниматься модернизацией оборудования. Но, когда он поступил на работу, началась новая волна в нашей экономике. К этому времени, 37-38-му году, старое оборудование стало выходить из строя. Вот и сейчас у нас наступает такой кризисный год, когда старое оборудование выйдет из строя. И это результат того, что его эксплуатировали неправильно, не модернизировали. И вот тогда возникло слово новое «амортизация» – это обновление оборудования. И он занимался амортизацией оборудования. И чтобы он лучше это делал, его послали за границу, в Соединенные Штаты Америки в командировку. И вот мы его провожали в Ленинград, я вам об этом рассказывал. Мы с мамой поехали его туда провожать, потому что в Америку тогда так только можно было попасть, и в основном, на пароходе. Он сел на пароход в Ленинграде, мы его проводили, он уплыл. На пароход нас не пустили. В поезде мы ехали в «Красной стреле». Слава Богу, туда нас пустили с мамой. И мы, соответственно, его проводив, остались в Ленинграде. Ездили во все прилегающие места: Петергоф, Царское село, посмотрели Зимний дворец. В советское время там очень почитался Николай I, была его комната с солдатской кроватью и шинелью Николая I. В Эрмитаже мы смотрели картины, там было интересно. Прекрасные картины! И вот, папа тогда уехал, и мы остались с мамой вдвоем. Довольно долго он там был, а уехал в августе. И перед отъездом у нас в семье произошло довольно важное событие неприятное.
У меня был дядя Сережа, Сергей Федорович, брат мамин. И этот брат жил на даче в Салтыковке, по Горьковской ветке Нижегородской дороги. Мы поехали к нему на его день рождения и там пошли гулять и купаться в этом озере или пруду. Он на руках нес своего сына маленького. Мы пришли туда. А его жена Наталья Алексеевна отказалась идти с нами, сказала, что она не пойдет на этот пруд. И, в конце концов, решили купаться. И я купался, но я плавать не умел. Два человека в нашей компании умели плавать: моя мама и дядя Сережа. Мы все были в пруду и смотрим, дядя Сережа куда-то пропал. Сначала мы искали его на берегу – не нашли. Тогда стали нырять и искать его – с большим трудом нашли его в пруду. Вытащили, стали делать ему искусственное дыхание, но не помогло, и отвезли его в морг, в Реутово. Такой городок, он и сейчас там существует. И потом его похоронили, кремировали. Его могила в крематории Донского монастыря. И там надпись есть. Он работал в МИДе, комиссариате иностранных дел, НКИД, тогда назывался. И сейчас, наверное, если пойти в крематорий, можно найти его урну. Сергей Федорович Макаров. Вот мы его похоронили и через недели две поехали папу провожать в Ленинград. А он поехал в Америку и из Америки присылал письма, перевязанные веревкой. Началась война, Вторая Мировая. Англия воевала с Германией. И письма, которые шли через Лондон, подвергались военной цензуре. Там ставили штамп. И на письмах из Америки стоял штамп «Проверено цензурой». И их они смотрели неаккуратно, поэтому перевязывали веревкой. Папа присылал открытки из Америки: из Чикаго, из Нью-Йорка. Он был там для того, чтобы изучить производство строительных материалов: кирпича, шифера, кровли. Он писал письма, и письма у меня есть, и дневник его поездки есть. Ну, а мне он рассказывал об этой поездке, и на меня это произвело большое впечатление. Он был на Всемирной выставке новейших разработок. Там были разные павильоны. И в американском павильоне была представлена кухня будущего. На этой кухне сидела женщина и читала газету, а рядом с ней был холодильник, стиральная машина. Идея была в том, что, когда будет машина стирать, тогда женщина будет свободна, она будет газету читать. Ну, как вы знаете, эта идея не оправдалась ни в России, ни в Америке. Все равно у женщины кроме стирки и мытья посуды еще много и других дел. Отец привез оттуда пластинки некоторые, патефон привез американский и множество рассказов. Ну, вот мы переписывались. Я не знаю, получал ли он наши письма. А мы здесь изучали, как идет война, как он будет плыть через океан. А он туда, в Америку, плыл на теплоходе «Сибирь» из Ленинграда в Лондон и в Саутгемптон. А затем из Саутгемптона он на английском теплоходе, по-моему, доплыл до Нью-Йорка. А потом обратно они возвращались уже через Италию, потому что плыть через океан на английских судах было опасно – немцы торпедировали их. А итальянские суда принадлежали союзнику Германии, поэтому их не торпедировали. И он сел на этот пароход со своими коллегами, их там была делегация три человека. Доплыли они до Италии, и там высадились в Неаполе. И он в Неаполе гулял и мне привез всякие памятные вещи оттуда. Еще в Неаполе они ходили к Везувию, и он привез сгустки лавы вулканической, из Везувия вытекавшей. И в этой лаве были заключены монеты итальянские. Наверное, куда-то их мой братец Николай задевал, сейчас их нет, во всяком случае. Это была память об Италии, о Везувии. Он рассказывал о раскопках Помпеи. Я побывал там относительно недавно.
Потом они решили поехать в Рим из Неаполя, купили билеты Папских пилигримов, самые дешевые билеты. И они, как Папские пилигримы, приехали в Рим, поцеловали, я не знаю, ногу Папе. Посмотрели там музеи Ватиканские. Потом отправились обратно. Уходил пароход из местечка Бриндизи по другую сторону «сапога» этого итальянского. Пароход назывался «Абхазия», это был советский теплоход. Как и «Сибирь» немцы его разбомбили, он утонул, но потом. Вот они плыли на этом теплоходе. Но когда эти «пилигримы» путешествовали, их высадили из поезда, разоблачили их, что они никакие не пилигримы, а простые люди советские ловкие. И они на каких-то телегах добирались до этого места, которое называется Бриндизи. Из Бриндизи они прибыли в Одессу, а из Одессы на поезде на Киевский вокзал. Я ездил встречать папу на Киевский вокзал, это было большое событие, что он вернулся, его столько времени не было, четыре месяца, наверное. Он уехал в августе, потом там путешествовал, потом была война с Финляндией, все это было довольно сложно. Он писал, как он в Америке читает новости в Таймс сквере в Нью-Йорке.

Он был на представлении большого театра, приезжал на выставку. И у меня есть программка «Лебединого озера», организовывал гастроли Юрек, тот же самый Юрек, который организовывал после Великой отечественной войны гастроли этого балета Большого театра в Америку. И очень много рассказывал про выставку и про Америку. Рассказывал и сразу, и потом, когда мы были в эвакуации.
Я многое слышал об Америке, и у меня появился очень большой интерес к этой стране. У меня появился фотоаппарат «Лейку». Я стал снимать, и самое глупое, что я делал, это я стал проявлять сам. Я видел снимок. Там папа был снят с черным водителем, который возил их там. Он говорил, что, когда они поздоровались с ним за руку, негр очень чувствовал себя неловко, потому что белым этого не позволялось делать. В автобусах были специальные места для белых и для черных. Дискриминация, сегрегация была достаточно жесткой. Для меня был это очень важный момент, что он ездил и что рассказал мне об этой стране. Это способствовало тому, что я впоследствии стал учить английский язык и заниматься Америкой. А мама в это время училась. Потом она стала врачом. Во время учебы мама занималась всякими делами общественными. Она издавала стенную газету, которая называлась «Пульс». И когда делали номер, она рисовала заголовок, серебром отделывала. Была Медицинская энциклопедия, в которой я читал все время, то, что не положено читать.
Папа подарил сначала Литературную энциклопедию маме за мое рождение, а потом ей купили Медицинскую энциклопедию. Была у нас Большая советская энциклопедия, так что источники были довольно разнообразные, чтобы мама училась. И там у нее были разнообразные друзья-студенты. И была у нее подруга Ксения Розова, она отличалась от других тем, что была верующая. И это доставляло ей массу неприятностей при устройстве на работу, она упорствовала в том, что была верующая. А у нас дед был верующий, поэтому меня это не пугало, а тем более маму. Она к нам часто приходила в гости. Но там был еще один студент-иностранец, норвежец – высокий красивый молодой человек. Он тоже приходил к нам в гости и на дачу приезжал, мы прыгали через костер замечательно. И он тоже стал врачом. Его звали Адам, а фамилия была Эгедемис, он был сыном одного из руководителей компартии в Норвегии. Он учился с ними вместе, ходил с нами в лес. Приятный мальчик. Потом у него сложилась интересно очень судьба. Он как врач поступил на пароход, на судно рыболовецкое, по-моему, даже на китобойное судно. И там, на этом судне, он был судовым врачом. И судно это торпедировали немцы, и оно затонуло. Он остался на плаву, за какую-то бочку держался. И довольно долго пробыл в море, и потом его с этой бочки сняли. И потом он написал историю своего выживания в море. Он приезжал, рассказывал, как он чуть не попал к немцам. Его подобрали свои из антигитлеровской коалиции. И мы узнали, что он жив, после войны он написал нам. Мы с мамой жили здесь, папа был в Америке, потом он приехал. Так что мы были рады, слушали его рассказы. Тогда дед возмущался этим пактом. Потом началась война. Папа стал меньше проводить со мной времени, потому что он все дни напролет был занят. Раньше, когда он был в ЦНИИПСе, у него был выходной день. Тогда другая была система, шестидневка. И тогда он всегда 6-го, 12-го, 18-го, 24-го, 30-го был свободен и меня водил в музеи разные. Вот я все, какие мог, музеи посетил.